Интервью Алексея Сысоева газете «Сине Фантом»

Алексей Сысоев, композитор IV эпизода «Сверлийцев» (наряду с Сергеем Невским) объяснил газете «Сине Фантом», каково писать одну оперу в несколько рук, и зачем композитору двуручная пила. 

Беседовала: Саша Елина.

СИНЕ ФАНТОМ: Чем отличается твоя часть «Сверлийцев» от других?

Алексей Cысоев: Я плохо знаю остальные части, в общем-то, я даже ничего и не слышал. Могу только догадываться.

С. Ф.: То есть вы работали не вместе? Совещались только с Юханановым?

А. С.: Нет, я даже с Борисом Юханановым не имел никакой связи. Мне Сергей Невский сказал, кто у него за кого поет, и я приступил к работе. Например, список ударных и все…

С. Ф.: А когда ты начал писать? Когда тебе Невский передал эстафету?

А. С.: По-моему, примерно 18 сентября, так что у меня был буквально месяц. Это произошло в шесть утра по московскому времени, Сергей мне написал из США. И я приступил к работе. С этим связан казус, между прочим: я, конечно, читал текст, но, когда писал, так увлекся — короткие сроки, концентрация повышена — и забыл, что у меня еще три страницы текста. Я был уверен, что закончил, и в общем уже не так торопился. И вдруг с ужасом я открыл pdf-файл и увидел еще текст.

С. Ф.: Известно, что ты любишь экспериментировать. В том числе с инструментами. Почему ты используешь саунд-объекты? Как давно ты к этому пришел и приходил ли ты к этому? Или просто так раз — и все, и пошли бокалы?

А. С.: Нет, конечно же, постепенно. Здесь вообще есть исполнители, которые не играют на своих инструментах. Кларнетист, флейтист и так далее. В общем-то, в конце все играют на каких-то прутьях, поют.

С. Ф.: А важно, чтобы именно флейтист играл не на флейте? Или это случайность?

А. С.: Так получилось. На самом деле у трубача и тромбониста есть по одной ноте. Вот самые первые ноты — на нормальных инструментах, а дальше они к ним не прикасаются. Просто так тоже… получилось.

С. Ф.: Ну это какое-то кокетство. Нет?

А. С.: Нет-нет-нет, просто никуда не выросла, так сказать, эта линия. А что касается предметов, саунд-объектов, то, будь моя воля, я в основном-то бы их и использовал. Но с этим связаны большие сложности реализации. Те же моторчики жужжащие… Но для меня все это — музыка. Пришло это, конечно, не сразу, а, знаешь, когда какое-то творческое осознание было, забылось то, что в консерватории. И с импровизацией это связано.

С. Ф.: У тебя есть любимый инструмент, объект? Что-то, что ты используешь из произведения в произведение.

А. С.: Моторчики, наверное. Нет, ну это немножечко лукавство… Сейчас я очень люблю пилу. Двуручную.

С. Ф.: То есть ты приходишь в строительный магазин и слушаешь?..

А. С.: Да, увы. И это, конечно, может перерасти в психологическую травму.

С. Ф.: Для продавцов?

А. С.: Для меня. Раньше я имел неосторожность говорить, кто я такой, когда покупал что-нибудь. Крутили у виска обычно. Теперь я говорю: «Я из театра, в общем, это не мне нужно, там режиссер, он сумасшедший, а я вот…»

С. Ф.: Что означает словосочетание «современная академическая музыка»?

А. С.: О. Нелюбимое.

С. Ф.: Да, это мой нелюбимый вопрос.

А. С.: То, что исполняется в консерватории, — современное. Написанное современными композиторами, вот и все. Потому что я себя не отношу к этому абсолютно. Меня в консерватории исполняют один раз в году. Мне интересен другой музыкальный мир, более экспериментальный.

С. Ф.: В чем основное различие?

А. С.: Во всем. В инструментах, например. Одно дело струнный квартет, другое дело — квартет из двуручных пил.

С. Ф.: Но ты же все равно используешь музыкальные инструменты.

А. С.: С большим трудом. Вот видишь, только две ноты удалось написать.

С. Ф.: Ты не думаешь, что когда-нибудь саунд-объекты выйдут на один уровень с инструментами, потому что композиторы все чаще будут использовать их в произведениях? Что тогда будет экспериментальным?

А. С.: Изменится язык. Меня манят абсолютно иные формы, чем раньше. Хотя, даже если движение музыки происходит по спирали, когда сложность и простота сменяют друг друга, каждый раз эти сложности и простоты принимают новый вид. А насчет вот этого неловкого понятия… Это не объяснить словами. Это то, что звучит в Союзе композиторов, в филармонии. Мы же больше по квартирникам играем.

С. Ф.: Есть ли у тебя музыкальная мечта?

А. С.: Мечта такая. Вот я свою композиторскую музыку не могу слушать в записи, абсолютно. Может, одну-две вещи. И постоянно слушаю импровизационную. Так вот, я хотел бы писать так, как импровизирую. Мне больше нравится импровизация.

С. Ф.: В твоей пьесе «Обои для рабочего стола» есть некая схема, в которую ты предлагаешь поместить чьи-то импровизации. Но это не подробно выписанный текст?

А. С.: Многие люди вне зависимости от профессионализма способны создавать намного более интересные вещи, просто прикасаясь к инструменту, относясь к этому с душой, чем композитор, который сидит над одним тактом и бесконечно его корректирует. Увы. Для меня так оно и есть.

С. Ф.: Ты не думаешь, что существует несправедливость в отношении большого количества людей к музыке, которую ты пишешь, к той самой, «современной академической»?

А. С.: Это одним словом описывается — невоспитанность. Допустим, я ничего не понимаю в квантовой физике. И что, если я попаду на лекцию, я позволю себе какие-то вот такие выходки?

С. Ф.: То есть ты не против квантовой физики?

А. С.: Нет. А тут… Ну, дикость, что сказать.

С. Ф.: Просто мои бабушка с дедушкой говорят, что такая музыка — это какофония. Ты бы им на это что ответил?

А. С.: Я не стал бы переубеждать. Я этим не занимаюсь. Никогда.

С. Ф.: А ты не считаешь свою музыку какофонией?

А. С.: Нет, я стараюсь красивую музыку писать. Красивенькую.

С. Ф.: Красивенько — это как?

А. С.: Ну, знаешь, чтоб пилой так погудеть…

С. Ф.: Допустим, ты получаешь от этого удовольствие, а важно ли тебе, чтобы исполнитель тоже этим проникся?

А. С.: Да, это тоже проблема, которая нас опять отсылает к разговору об импровизации и композиции. Тяжело общаться с музыкантами, которые играют тебя с каменными лицами, у которых это третья репетиция за день… Или вот взять ребят из Scratch Orchestra без музыкального образования. Например, Дима Овчинников, который с такой увлеченностью все это делает, понимает саму музыку. Он настоящий творец. А бывает, что репетиция с «профессиональными» музыкантами напоминает бардак. Поэтому я стараюсь иметь дело с энтузиастами, которые, я знаю точно, будут делать это от души.

С. Ф.: То есть музыкальное образование вообще неважно?

А. С.: Нет, оно важно, конечно, но мне кажется, надо понимать, что нет прописных истин.

С. Ф.: Например, у композиторов группы Wandelweiser многие партитуры могут быть исполнены не музыкантами, а людьми, которым просто это интересно.

А. С.: Самое главное, что есть такие люди, которым это интересно. Но это такая же редкость, как импровизирующий композитор. Мало высокопрофессиональных людей, которые играют еще и импровизационную музыку или музыку, скажем, энтузиастов. Очень мало, по пальцам можно пересчитать.

С. Ф.: Но есть молодые ребята, которые недавно начали с нуля, например, писать партитуры, которые могут исполнить такие же, как они, люди без музыкального образования. Просто текстовые партитуры.

А. С.: Нет, это прекрасно. Это надо всячески поддерживать. Раз есть такие музыканты, есть и публика, которой это нужно. Это совсем другая ситуация, чем в официальных музыкальных институциях, где одни платят деньги, вторые получают. Здесь все само собой — кому-то нужно это слушать, кому-то нужно это играть. Поэтому это настоящее, а не музейное.

А по поводу «Сверлийцев» хочу сказать, что я дико рад результату, он просто удивительный. Постановка, сценография, потрясающие музыканты и певцы… Там есть все, что я люблю.

С. Ф.: Мечта.

А. С.: Да, это тоже музыкальная мечта.

Опубликовано в газете Сине Фантом №10, 15-30 июня 2015